https://xpam.kiev.ua/components/com_gk2_photoslide/images/thumbm/246687zastavka_1n.jpg https://xpam.kiev.ua/components/com_gk2_photoslide/images/thumbm/538211zastavka_2n.jpg https://xpam.kiev.ua/components/com_gk2_photoslide/images/thumbm/559976zastavka_3n.jpg
О храме
Жизнь храма
Информация
Центр у Справах Сім'ї та Жінок
Наш баннер:
Храм свв. мчч. Адриана и Наталии

<a target="_blank" href="http://xpam.kiev.ua/"><img src="http://xpam.kiev.ua/images/stories/banner/ban2.png" alt="Храм свв. мчч. Адриана и Наталии" border="0" width="88" height="31" /></a>

Не стоит приход без праведника

 
«Все мы жили рядом с ней и не поняли, что она есть тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша», - это цитата из рассказа А. И. Солженицына с авторским названием «Не стоит село без праведника», как слишком явно включающее рассказ в систему христианских ценностей замененное по требованию издателей на более нейтральное – «Матрёнин двор».
 
Соглашусь с писателем, что непонятость, как и незаметность – почти всегда спутницы подлинной праведности. А наличие праведников для бытия той или иной общности людей, особенно церковной общины, – условие необходимое.
 
Мой рассказ о праведнике нашего прихода - незаметном и непонятом многими церковном стороже Владимире. Володя действительно незаметно появился в моей жизни, во всяком случае, я не помню обстоятельств нашего знакомства, и в течение довольно длительного времени мое представление об этом человеке формировалось исключительно за счет визуальных за ним наблюдений. На вид это был мужчина возраста, приближающегося к пенсионному, молчаливый и, как мне казалось, чрезвычайно внутренне сосредоточенный. Портрет Володи на дежурстве я нарисовал бы так: человек со связкой ключей в одной руке и каким-то чтением в другой – молитвословом, церковным журналом или художественной книгой. Взгляд опущен вниз, а слегка шевелящиеся губы толи произносят молитву, толи свидетельствуют о каких-то размышлениях над только что прочитанным. Вторгаться в мир такого человека какими-то праздными разговорами мне казалось бестактным, хотя возможностей для этого было предостаточно. Дело в том, что во время несения своей священнической чреды я нередко оставался ночевать при храме, составляя компанию церковным сторожам. Для меня, человека с интровертивным складом души, умеющий молчать Володя был идеальным напарником. При этом вовсе не хочу сказать, что другие сторожа проявляли чрезмерную навязчивость в общении со мной. Скорее здесь можно говорить о привычке (многими воспринимаемой как социальная норма) заполнять время совместного нахождения обязательным речевым сопровождением – разговорами о погоде, выражением эмоций от недавнего футбольного матча или сетованием на жизнь с непонятно к кому адресованным упреком: «до чего страну довели!» В этом отношении Володя отличался от своих коллег, ибо бессодержательных фраз никогда не произносил.
 
Инициатором первого разговора и началом нашего общения стал Владимир. В один из вечеров, когда на церковном дворе мы остались одни, Володя, постояв в задумчивости какое-то время на расстоянии от меня, как будто сомневаясь стоит ли затевать со мной разговор, и видимо приняв решение, резко направился ко мне. Не поднимая глаз, Володя задал неожиданный вопрос: «Вы читали книгу Болеслава Пруса «Фараон»? «Нет», - признался я. В руке Володя держал томик названного автора. Чувствовалось, что впечатления от прочитанного переполняют читателя и возникшая потребность ими поделиться взяла верх над его природной замкнутостью. «Здесь очень точно раскрыта сущность олигархата», - резюмировал прочитанное Володя и стал делать проекции сюжетов из жизни Древнего Египта на современность, выявляя закономерности в исторических процессах. Мне показалось, что произнесенное не было импровизацией, а за емким и хорошо структурированным анализом прочитанного скрывались длительные размышления и внутреннее проговаривание только что озвученного - так готовятся к публичным выступлениям. Выдав свой спич, Володя вернулся к привычному своему молчаливому состоянию – чтению и размышлениям.
 
В последующие совместные дежурства в храме наш сторож предавал разбору «1984» и «Скотный двор» Джорджа Оруэла, размышлял о вере и церковной жизни (меня удивляло, что этот замкнутый человек сокрушался об отсутствии эффективной церковной миссии и озвучивал свое видение организации миссионерской работы). При этом возникший между нами словесный контакт нисколько не разрушал сформированный в моем сознании образ Володи-молчуна, ибо молчал он значительно больше, чем говорил, а произносимое им выглядело как очень краткие выжимки длительных и глубоких внутренних переживаний.
 
Со временем я узнал, что Володя много лет занимался тяжелым физическим трудом на шиномонтаже троллейбусного парка. Как работник вредного производства, Владимир воспользовался правом более раннего выхода на заслуженный отдых. К пенсии и зарплате церковного сторожа он добавлял еще какие-то гроши от сдачи вторсырья – нередко герой моего рассказа встречался мне на улицах Лесного массива с тележкой, нагруженной листами картона. Владимир никогда не был женат и проживал со своей мамой, также прихожанкой нашего храма, Надеждой Константиновной. Мама, рассказывая о сыне не забывала отметить, что ее Володя девственник.
 
Бывая в доме этих людей, как правило с целью причастить часто одолеваемую старческими немощами Надежду Константиновну, я обнаружил еще один Володин талант – любовь к рисованию; видел пейзажи Володиного авторства. Здесь видимо нужно отдать должное наследственности - покойный Володин отец был известным в Киеве скульптором и рестовратором.
 
Наш церковный сторож стал для меня образцом внутреннего делания: помимо вдумчивого чтения, занятий рисованием, Володя вел дневник, любил выписывть из церковных брошюрок тронувшие душу редкие молитвы... Эти тетрадки, исписанные большими печатными буквами оказывались в руках тех прихожан, кого Володя поддерживал словом в трудную минуту, рекомендуя для чтения ту или иную молитву. Делал это всегда предельно тактично и ненавязчиво.
 
Герой моего рассказа вспомнился мне при чтении размышлений Д.С.Лихачева о русской интеллигенции. В начале статьи академик ставит под сомнение правильность определения Большого толкового словаря русского языка, который под интеллигенцией понимает «социальную группу, состоящую из образованных людей... профессионально занимающихся умственным трудом». Дмитрий Сергеевич справедливо отмечает, что «интеллигент вполне может не заниматься «умственным трудом» «профессионально». Мой опыт это подтверждает: церковный сторож, имеющий лишь школьное образование, в течение жизни занимавшийся простым физическим трудом был в моем понимании подлинным интеллигентом. О той категории людей, к которой принадлежал герой моего повествования очень метко выразился уже цитируемый мной А.И.Солженцын: «Интеллигент – это тот, чьи интересы и воля к духовной жизни настойчивы и постоянны, не понуждаемы внешними обстоятельствами и даже вопреки им».
 
Тихая и размеренная жизнь матери и сына омрачалась беспокойством Надежды Константиновны о неизбежно приближающемся расставании с сыном: «Как будет жить после моей смерти непрактичный Володя»? – задавалась вопросом мать. Готовясь к неотвратимому, Надежда Константиновна вела разговоры с надежными прихожанками: «Вы за Володей присмотрите, может когда покушать занесете...» Те понимающе обещали, что присмотрят, приготовят, помогут.
 
Но Бог судил иначе. У Володи выявили онкологическое заболевание. Теперь в уже хорошо знакомую квартиру я шел не к матери, а к сыну. Шел причащать с волнением, как и в других подобных случаях, не зная как себя вести: желать выздоровления человеку, знающему о неисполнимости этого пожелания? Призывать не бояться смерти? Что вообще могут значить мои слова о смерти для того, кто живет в ожидании ее со дня на день? Не будут ли фальшивыми мои попытки наставлять человека, переживающего такой страшный и неведомый мне опыт?
 
В наши предсмертные встречи Володя выглядел физически изможденным, но внутренне таким, каким я его знал всегда – спокойным и невозмутимым. Помню его совершенно обыденно произнесенную фразу: «Смерти я не боюсь».
 
В последнее мое посещение, причастив Володю и складывая свои принадлежности, я решил разрядить гнетущую тишину:
 
- Вы, я помню, интересуетесь жанром антиутопии, любите Оруэла.
 
- Да, люблю его читать, - коротко подтвердил Володя, вновь установив молчание.
 
- Я читал, что на творчество Оруэла повлиял Евгений Замятин, - попытался я продлить разговор, используя свои весьма скромные познания в этом литературном жанре и, к своему удивлению, попал в точку:
 
- Я знаю, - оживился Володя, - у меня Замятин тоже есть, вон там на полке рядом с Оруэлом стоит.
 
Зашедшая Надежда Константиновна увидела меня с книгами в руках:
 
- Володя, ты, надеюсь, эти книги батюшке уже подарил?
 
- Что вы, - вернул я книги на полку, - Володя их еще почитает…
 
Через несколько дней Володи не стало…
 
После погребения за поминальным обедом мой слух резануло определение, которого удостоился усопший в одном из застольных слов – «странненький».
 
Думаю, гораздо более странными являемся мы - со своей поверхностной религиозностью и чрезмерной погруженностью в материальную жизнь.
 
Автор: протоиерей Игорь Каменный
 
 
 
Проект храмового комплексу

maket1
maket2